"...
- Вентворт -- свинья, -- был приговор Малыша, когда Смок поделился с ним своими подозрениями.
-- И Лора Сибли тоже, -- прибавил Смок. -- Она убеждена, что у него есть картофель, но скрывает это от других и уговаривает его поделиться с нею.
-- А он не дает, а? -- Малыш обрушил на человеческую подлость серию изысканнейших проклятий и остановился, чтобы перевести дух.
Вечером, когда в лагере стонали и спали или стонали и не спали, Смок зашел в неосвещенную хижину Вентворта.
-- Выслушайте меня, Вентворт, -- сказал он. -- Вот в этом мешочке у меня золотого песку на тысячу долларов. Я считаюсь в этой стране богачом и могу себе позволить подобную роскошь. Меня, кажется, тоже начинает пробирать. Суньте мне в руку сырую картофелину, и песок -- ваш. Получайте!
Смок вздрогнул, когда Эмос Вентворт протянул в темноте руку и схватил золото. Смок услышал, как он рылся под одеялом, и почувствовал, что в руку ему сунули самую настоящую картофелину.
Смок не стал ждать утра. В лагере было двое безнадежно больных, с минуты на минуту они ждали их смерти. Смок и Малыш направились в их хижину. Там они раздавили и растерли в чашке тысячедолларовую картофелину вместе с кожурой и приставшей к ней землей; получилась густая жидкость, и они вливали ее по нескольку капель на прием в жуткие черные дыры, бывшие когда-то ртами. Всю долгую ночь они сменяли друг друга, давая больным по каплям картофельный сок.
К вечеру следующего дня в состоянии обоих больных произошла чудесная, просто невероятная перемена. А когда -- через сорок восемь часов -- весь картофельный сок вышел, они были уже вне опасности, хотя до полного излечения было еще далеко.
-- Слушайте, что я сделаю, -- сказал Смок Вентворту. -- У меня есть кое-какое имущество в этой стране, и моя расписка ходит здесь как наличные деньги. Я дам вам по пятьсот долларов за картофелину, на общую сумму до пятидесяти тысяч долларов. Это выходит сто картофелин.
-- А золотого песку у вас больше нет? -- осведомился Вентворт.
-- Мы с Малышом наскребли все, что у нас было. Но, говоря откровенно, мы с ним стоим по меньшей мере два миллиона.
-- У меня нет картофеля, -- сказал наконец Вентворт. -- Очень бы я хотел, чтобы он у меня был. Та картофелина, что я вам дал, была единственной. Я берег ее всю зиму на тот случай, если схвачу цингу. Я продал ее только для того, чтобы выбраться из этих краев.
Несмотря на отсутствие картофельного сока, оба больных, к которым было применено "картофельное" лечение, продолжали поправляться. Положение же остальных все ухудшалось. На четвертое утро пришлось хоронить три страшных трупа. Малыш молча выполнил ужасную работу, которую считал хуже всякой пытки, а потом заявил Смоку:
-- До сих пор ты все делал по-своему. Теперь мой черед.
Он ринулся прямо в хижину Вентворта. О том, что там происходило, Малыш никогда не распространялся. Когда он вышел из хижины, с его ободранных кулаков сочилась кровь, но зато лицо Вентворта долго носило следы основательного избиения, а голова бессильно свисала набок на полупарализованной шее. Последнее находило свое объяснение в черных и синих отпечатках четырех пальцев на одной стороне его горла и одного сине-черного пятна на другой.
Затем Смок и Малыш вместе вторглись в хижину Вентворта и, вышвырнув его в снег, перевернули в хижине все вверх дном. Лора Сибли лихорадочно помогала им искать.
-- Вы-то, положим, ничего не получите, старуха, хотя бы мы нашли целую тонну, -- успокоил ее Малыш.
Но их постигло не меньшее разочарование, чем прорицательницу. Они ничего не нашли, хотя изрыли весь пол.
-- По-моему, его нужно поджаривать на медленном огне, пока он не заговорит, -- предложил Малыш.
Смок неодобрительно покачал головой.
-- Это убийство, -- продолжал Малыш. -- Он убивает этих бедняг так же, как если бы он попросту пробил им черепа.
Прошел еще день, посвященный бдительному наблюдению за каждым движением Вентворта. Несколько раз, когда он с ведром в руках направлялся к ручью, они как бы случайно приближались к его хижине, и он каждый раз бежал обратно, не набрав воды.
-- Картофель спрятан в хижине, -- сказал Малыш. -- Это так же верно, как то, что Вентворт -- свинья. Но где? Ведь мы же перетряхнули ее всю. -- Он встал и натянул рукавицы. -- Я найду картофель, хотя бы мне пришлось снести эту лачугу.
Он взглянул на Смока. Смок сидел с застывшим, отсутствующим взглядом и не слушал его.
-- Что с тобой? -- гневно спросил Малыш. -- Только не говори мне, что ты схватил цингу!
-- Стараюсь вспомнить что-то.
-- Что?
-- Не знаю. В том-то и беда. Во всяком случае, что-то важное... Если бы только вспомнить!
-- Слушай, Смок, не раскисай, пожалуйста, -- взмолился Малыш. -- Подумай обо мне. Плюнь ты на свои размышления. Идем, помоги мне свернуть эту лачугу. Я бы поджег ее, если бы не боялся изжарить нашу картошку.
-- Есть! -- взревел Смок, вскакивая на ноги. -- Как раз это я старался вспомнить. Где жестянка с керосином? Я с тобой, Малыш! Картофель наш!
-- Что я должен делать?
-- Смотреть, что буду делать я, -- больше ничего, -- самодовольно усмехнулся Смок.
Через несколько минут, при слабом зеленоватом мерцании северного сияния, приятели крались к хижине Эмоса Вентворта. Осторожно и бесшумно облили они керосином балки, обратив особое внимание на дверную и оконную рамы. Потом чиркнули спичкой и стали наблюдать, как разгорается пламя.
Они увидели, как Вентворт выскочил из хижины, дико уставился на пламя и нырнул обратно.
Не прошло и минуты, как он появился вновь, -- на этот раз медленно, согнувшись пополам под тяжестью мешка, вид которого не оставлял сомнений относительно его содержимого. Как два голодных волка, кинулись на него Смок и Малыш. Слева и справа обрушились на него два удара. Он упал под тяжестью своего мешка, который Смок тотчас же схватил обеими руками. В то же мгновение Вентворт обвил его колени и поднял к нему бледное, перекошенное лицо.
-- Дайте мне дюжину, только дюжину! -- взвыл он. -- Полдюжины -- берите себе остальное! -- Он оскалил зубы и, охваченный слепой яростью, нагнул голову, чтобы укусить Смока за ногу, но тут же передумал и снова начал молить. -- Только полдюжины! -- скулил он. -- Только полдюжины! Я собирался отдать его вам завтра. Да, завтра! Так я решил. В них -- жизнь! Жизнь! Только несколько штук!
-- Где другой мешок? -- рявкнул Смок.
-- Я съел его, -- честно признался Вентворт. -- Этот мешок -- все, что осталось. Дайте мне хоть несколько штук. Можете взять остальное.
-- Сожрал! -- взвизгнул Малыш. -- Целый мешок! А те бедняги подыхали без картофеля! Вот тебе! И еще! И еще! И еще! Свинья! Боров!
После первого же удара Вентворт оторвался от колен Смока. Второй удар опрокинул его в снег. Но Малыш продолжал бить его ногами.
-- Ногти на пальцах обломаешь, -- заметил Смок. Это было все, что он нашел нужным сказать.
-- Я работаю пяткой, -- ответил Малыш. -- Обрати внимание. Я вгоню ему ребра в брюхо. Ну-ка, получай! Жалко, что на мне мокасины, а не сапоги. Ах ты, боров!
В ту ночь в лагере никто не спал. Смок и Малыш обходили хижины, вливая чудотворный картофельный сок, по четверть ложки на прием, в жалкие, изуродованные рты больных. Они продолжали работать весь следующий день, сменяя друг друга.
Больше не было умирающих. Самые безнадежные больные начали быстро поправляться. На третий день люди, неделями не встававшие с коек, выползли с костылями на свежий воздух. В тот день солнце, уже два месяца клонившееся к северу, в первый раз приветливо улыбнулось над хребтом ущелья.
-- Ни одной штуки! -- говорил Малыш скулящему Вентворту. -- Цинга вас даже не коснулась. Вы съели целый мешок и застраховали себя от цинги на добрых двадцать лет. Познакомившись с вами, я начал понимать Бога. Я всегда удивлялся, почему он позволяет жить сатане. Теперь я понимаю. Он позволяет ему жить точно так же, как я позволяю жить вам. И все-таки это вопиющая несправедливость!
-- И вот мой совет, -- сказал Смок Вентворту. -- Эти люди быстро поправляются. Через неделю мы с Малышом тронемся в путь, так что защищать вас будет некому, когда они примутся за вас. Снимайтесь отсюда. До Доусона восемнадцать дней пути.
-- Собирай пожитки, Эмос, -- прибавил Малыш. -- Не то моя расправа покажется тебе безделицей по сравнению с тем, что сделают с тобой эти выздоравливающие.
-- Джентльмены, выслушайте меня, молю вас, -- хныкал Вентворт. -- Я чужой в этих краях. Я не знаю здешних дорог. Я заблужусь. Позвольте мне ехать с вами. Я дам вам тысячу долларов, если вы позволите мне ехать с вами.
-- Ладно, -- злорадно ухмыльнулся Смок. -- Если Малыш согласится.
-- Кто? Я? -- Малыш выпрямился с величайшим усилием. -- Я -- ничтожество. Я -- червяк, гусеница, брат головастика, мухин сын. Я не боюсь и не стыжусь ничего, что ползает и копошится на земле. Но путешествовать с этой ошибкой мироздания? Отойди, человек! Меня тошнит.
И Эмос Вентворт удалился, один как перст, волоча сани с продовольствием, рассчитанным до Доусона. Не успел он пройти милю, как его нагнал Малыш.
-- Эй, ты, пойди сюда, -- приветствовал он Эмоса. -- Поближе! Так. Вытряхивай!
-- Я не понимаю... -- пискнул Вентворт, содрогаясь при воспоминании о двух затрещинах, полученных им от Малыша.
-- А тысяча долларов, это ты понимаешь? Тысяча долларов, которую Смок заплатил тебе за ту картофелину? Ну, живо!
Вентворт молча передал ему мешочек.
-- Я надеюсь, что тебя укусит хорек и ты сдохнешь от бешенства, -- было напутственное слово Малыша"
Джек Лондон. "Ошибка мироздания"